Максимов Игорь Павлович

Учитель-педагог

«Слово во славу Учителя» Статья в газете «Белорецкий рабочий» 19 мая 2023 года)

«Учитель перед именем твоим, позволь смерено преклонить колено?!», — такими словами начинается письмо одного из учеников Игоря Павловича — Александра Балаева выпускника Туканской школы 1951 года. В своем письме к учителю Александр вспоминает Игоря Павловича как добрейшего души человека, интересного рассказчика, опытного педагога. «Хорошо запомнился наш вояж классом на государственные экзамены в Инзерскую школу, и там все наши волнения и невзгоды, успехи и победы. Мы были уверены в себе, в своих знаниях, потому что рядом был Игорь Павлович. И еще больше было гордости за полученные аттестаты и радости за выпускной бал. Это было восхитительно!».
Своими воспоминаниями об Игоре Павловиче как о педагоге, наставнике и друге поделилась его ученица и землячка Бикмухаметова Флюра. «Я благодарна ему, за то, что в трудный период жизни во времена моей юности он оказал мне моральную поддержку. Я рано осталась без родителей. Игорь Павлович поучал, давал советы, поддерживал не только словами. Приезжая в опустевший родительский дом в Ермотаево из Белорецка, где я училась в педучилище, Максимовы всегда приглашали меня в дом на чай. До сих пор помню вкусные пирожки тети Тони. Он опекал меня в школе, во время учебы в училище и даже тогда, когда я уже начала свою педагогическую деятельность в Иглинском районе. Игорь Павлович писал мне письма с размышлениями о жизни и работе, давал педагогические советы, делился новыми рассказами и стихами. Помню, он подарил мне на 16-летие стих с напутствием в большую жизнь «… Там впереди уже мерцают твои заветные огни. Не вешай вёсел, упирая в шестнадцать светлых, чистых вёсен. Плыви, мой юный друг, плыви!». Я выбрала профессию учителя, и всю жизнь учила детишек грамоте, опираясь на уроки, данные мне моим Учителем. Игорь Павлович много работал, не жалея себя, без оглядки и расчета наперед. Несмотря на свои зрелые годы, он оставался молодым в душе и романтиком как Есенин (его любимый поэт). Более пятидесяти лет я храню тетрадь со стихами Игоря Павловича, его письма, но самое главное — незабываемые воспоминания о нем и его уроках. Я благодарна судьбе за встречу с таким человеком!».
Из воспоминаний выпускницы Туканской школы1976 года Милешиной Веры. «Я помню его уроки по истории, которые проходили интересно, спокойно. Дети сидели тихо и слушали внимательно учителя. В старших классах Игорь Павлович замещал преподавателя по литературе, в тот момент, когда мы изучали «Войну и Мир» Льва Толстого. Это было одно из самых его любимых произведений русской литературы, поэтому он с таким воодушевлением и интересом делился с нами своими знаниями о романе. Можно строками из стихотворения Николая Заболотцкого определить девиз, с которым прошел свою жизнь мой любимый Учитель: «Не позволяй душе лениться! Чтоб воду в ступе не толочь душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь!». Как-то в письме он обратился ко мне с поучительными трогательными словами: «Чтобы не забыть… Вера! Как бы жизнь не стукала, чтобы не случалось, мы должны верить в себя. Знать что мы ненадолго тут, и надо вытерпеть всё, и как можно больше принести добра и людям, и себе и своим близким». Мне вспоминается 2016 год, встреча одноклассников. Игорь Павлович пришел на встречу, ему тогда уже было 95 лет. Он наизусть читал стихи, вспоминал о работе в школе. Мы были в восторге от своего Учителя. Я счастлива уже тем, что мне в жизни довелось общаться с таким светлым, мудрым, творческим человеком!». Как и многие ученики Игоря Павловича, Вера Николаевна посвятила свою жизнь педагогике.
С благодарностью и душевной теплотой на вечере Памяти к 100-летию Игоря Павловича делился воспоминаниями о встречах с ним учитель Зигазинской школы Николай Герасимович Сергеев. Николай рос сиротой, воспитывался в детском доме. «В 1955 году после расформирования Ермотаевского детского дома я попал в Узянский детский дом. Мне было очень тяжело привыкать к новой обстановке, другому коллективу подростков и воспитателей. Я был щупленьким, маленького роста, не обходилось без стычек с взрослыми воспитанниками. Я не знаю, чем бы дело кончилось, но в это время Игорь Павлович переводиться на работу в школу поселка Узян. Он, конечно, узнал меня, взял под опеку, они с женой приглашали меня в гости. И как-то я воспрял духом, и видя отношение ко мне учителя Максимова, другие стали относится ко мне лучше. Он проработал в Узяне всего один учебный год, мы очень жалели, что он от нас уходит. Впоследствии, когда я и сам стал педагогом, мы часто с ним пересекались на районных педсоветах. Он обладал глубокими знаниями предмета».
Чтение хорошей литературы, анализ прочитанного, интерес ко всему окружающему, самообразование и постоянная работа над собой — стали основой для утверждения Игоря Павловича как прекрасного учителя русской словесности.
Ученики вспоминают, как Игорь Павлович мог целый урок читать наизусть стихи и цитировать отрывки из произведений русских классиков. Иногда, он отходил от темы, и делился свои литературными зарисовками и поэтическими пробами.
Будучи на пенсии Игорь Павлович был частым гостем школы и библиотеки. Слушатели восхищались его чтением наизусть произведений Есенина, Пушкина, Некрасова. Как он эмоционально рассказывал наизусть сказку «Золотой петушок» Александра Пушкина!
Да, выбор любой профессии для некоторых людей во многом предопределяет встреча с Учителем по жизни. И для самого Игоря Павловича его педагоги и наставники определили выбор занятия жизни – педагогика. Вот как он описывает свою первую учительницу Марию Васильевну в рассказе «Если бы»: «Я ее помню, свою Первую Учительницу. Она была добрая, большая и красивая. После уроков она доверяла мне нести наши тетрадки, перевязанные красной ленточкой, и я как верный оруженосец, гордо шел за ней по улице. Нам кланялись дяденьки и тетеньки. И им кланялась Мария Васильевна и тихонько шептала: «Кланяйся и ты»… Учительница читала нам книжки про путешественников, про охотников, про разные страны, и мы, как зачарованные слушали её… Каждый раз, как только наступает первое сентября, меня охватывает какое-то светлое и радостное чувство школы. В этот день я вспоминаю товарищей, друзей детства, своих учеников, ставших уже родителями, и себя, молодым и счастливым».
В одном из дневников Игоря Павловича есть запись: «Не часто аплодируют ученики на уроке учителю. Но мне посчастливилось… 10 октября 1972 года 10 «а» аплодировал». Этими аплодисментами все ученики, кто хоть раз слушал уроки его, признаются в любви и почитании к своему Учителю.
21 мая — День Рождения Максимова Игоря Павловича – доброго учителя, опытного педагога, наставника по жизни для нескольких поколений туканских школьников.

Личные дневники Максимова

Семь дней из жизни писателя (записи из дневника)

3. Я веду здесь запись мелочных дел нашей мелочной жизни, запись «идиотизма деревенской жизни», как говорил Ленин.
4. Здесь же и веду учет работы, прочитанного — что привлекло внимание, примечательное нашел, отдельные цитаты, слова, мысли. Даже начало, «эмбрионы» рассказов. Слова, предложения, образы, случайные встречи, пословицы — всё может попасть сюда.
5. Мысли, думы, рассуждения с самим собой, потому что ни с женой, ни с сыновьями, ни с дочерьми нет единства взглядов и убеждений. У всех частные, личные, зачастую и напрочь отвергаемые каждым от общих.
6. В дневнике я молчу, в нем и говорю сам с собой. Я живу, дышу. Я знаю: завтра может быть отойдет, отвалит камень, легче станет, а нет — никто не знает, что там в душе скорбного, тяжелого.
7. Дневник — это схрон, в котором я, как диверсант или шпик-разведчик, обращаюсь (прячусь) от нужд.
8. Здесь в отдельной тетради и «скотный» дневник, нерегулярный. Я назвал его «Велесова книга» — талмуд о лошадях, коровах, свиньях, о курах и овцах, о полуторниках и телятах. Сколько заколото, где хранятся части туши. Иногда сколько дали внукам, детям и т.д. и т.п.
   (Велесова книга- уникальный памятник древнеславянской письменности девятого века, она была вырезана на деревянных дощечках славянскими волхвами-кудесниками.)
9. Толстой Лев вёл ещё и тайный дневник и прятал в подлокотник дивана. Я — нет.
10. И еще я фиксирую, как живет инвалид Великой Отечественной войны, бывший учитель, спецпереселенец.
11. Память стала плохая. Дневник иногда календарь, шпаргалка, иногда — кнут, указка, что и как делать, где. В сенокос особенно. Дневник — это второе «Я» на бумаге».

Итак, семь совершенно разных дней из жизни простого сельского жителя, учителя, ветерана Великой Отечественной, писателя Игоря Павловича Максимова, которые взяты из его записей в дневнике.

16 мая 1962 года, среда.
Часы показывают без пятнадцати двенадцать ночи. Писал сочинение дополнительное с десятым классом Школы рабочей молодежи с 4 до 10 вечера. Было 15 человек.
Запускали воздушного змея с ребятишками, сделал леер — нитку к змею — 200 метров. И на всю пускали Коля с Петей (сыновьями) змея. Народу тьма, одна женщина сказала: «Спутник спустился, глядите-ка, бабы!» Я видел народ из школьного окна.
Вчера пахали огород 12,5 соток. Стоит: обед + поллитра + 6 рублей денег + просьба + сено — накормить пару лошадей. В Ермотаево посадили картошку в ту среду, т.е. 9 мая, нужно еще в огороде посадить. Городил свой огород в субботу и воскресенье, т.е. 12 и 13 мая.
Сегодня проверил сочинения 8-го и изложения 6-го классов (плохо пишут).
Вчера дал 11 уроков. Да-да, и доброкачественных: в 10-м классе даже попросили, чтоб я сверх пятого дал еще половину урока. И я дал: составляли план «Патриотизм русского народа в Отечественной войне 1812 года» по роману «Война и мир».
Ох, некогда! Устал, всё ломит. Спать бы, но записать охота и почитать еще хоть чуточку.
Да, в воскресенье сделал мосток и корпус коробчатого змея. В огороде прорыл траншею, огородил досками: ползет грязь. А вчера, 15 мая, только два раза бегал на пашню, следил, как пашут. Пришел с работы, как черт усталый. Пока шел на огород — учил басню «Сослуживцы».
Работаю не покладая рук. Сделал недавно фуганок, проолифил. Делаю еще свой, особый инструмент. В пятницу отвез два бревна дубовых в Местпром, завтра, 17 мая, пойду — узнаю. Надо заплатить за распиловку 4 рубля за кубометр.
Купила сегодня хозяйка поросенка за 200 рублей, а у поросенка Орловых (соседей) сломал клыки я: плохо ел — мешали.
Читал на днях «Как сражались гвардейцы» (автор Степан Паршуто), сейчас лежит передо мной открытая интересная книжечка «В маленьком городе Лиде» (авторы Виктор Смирнов, Владимир Ампилов) о борьбе белорусских партизан в Отечественной войне. Что за чудесная вещь — читать книжки, переноситься в прошлое, в былое, частично пережитое и перечувствованное. Я знаю, как пахнет освобожденная от оккупантов земля, видел горящие дома в Одессе 2-го или 3-го мая 1944 года, шел по следам немцев от Северного Донца, за Вену, до Вассербурга. Я чувствую, вижу, представляю всех этих фрицев, наших украинцев, что жили, прижатые при фрицах. Чувствую, какой была борьба партизан, знаю, с какой радостью встречали нас. «Немец тикал, аж чай шумел!» — однажды мне сказала тётка-хохлушка.
Веду нагрузку ШРМ: 31 + 6 часов в средней школе = 37 часов. И всё в долгах! Ну, ладно. Пока. Иду спать. 16 мая, 2 часа 30 минут.
Когда май — с 1-го по 13-е — теплынь, сухие бури, а с 13-го по 16-е — дожди, будет урожай!!! Сеять нужно картошку.

19 января 1963 года, суббота
Тоня (жена) с Надей (дочкой) гостит в Котовске. Встал полпятого. Принес дров, два раза за водой сходил. Вынес таз из-под умывальника. Достал картошки. Принес сало, мясо. Начистил картошки и поставил жарить. Тем временем пустил корову к сену. Колю и Алю (дети) разбудил в 7.20. Коля второй день запаздывает на 1-й урок. Откормил ребят, начал утят, гусят, а затем кур. Овцам и телке — сена.
Сделал черенище и насадил топор, докончил рамку под картину Тоне, и сделал полочку над столом. Пришел Илюхин Николай Иосифович — учитель химии, оторвал на полчаса, сидели болтали.
Вечером убрал скотину, пришел из бани. Ребята не смогли уехать в Ермотаево. Денег 1 руб. 50 коп. Выстирал рубаху и кальсоны, гладил одежду.
Устал. Надо поверять сочинения 10-го класса «Образ Ленина по Маяковскому и Горькому», готовиться к урокам. Сейчас буду спать.

17 марта 1963 года, воскресенье.
Проверяю тетради. Вчера ходили в кино «Отелло», не понравилось, чушь. Теперь понял, почему Л.Н. Толстой не любил пьесы Шекспира. Испытывал тошноту во время сеанса. Куда лучше «Открытие мира» Василия Смирнова. Если бы его экранизировали, не испортив идей!
Привез два воза сена в среду, 13 марта, а вечером провел в клубе шахматный кружок. Уже 3-й месяц работаю в клубе с детьми, а ни копейки, хотя обещали немного. Читал Александра Вьюркова «Рассказы о старой Москве» («Сад Льва Толстого», «Алмаз», «Быль Московская»).
Прочитал «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына. Но больше таких печатать не будут, слишком разоблачают методы правления, хоть Никита Хрущев отметил, как положительную, на встрече с писателем 8 марта 63 года, однако сказал: «Будет, ша».
Читаю «Тишина» Юрия Бондарева в роман-газете.
Я видел, как сосулька отпала от окна. Теплей к обеду стало; на улице весна…
В рифму получилось.
Опять долги: КВП (касса взаимной помощи) — 65 руб, соседям — 10 руб. Семь человек семья, и конца не видно расходам и долгам.

А теперь сразу из середины века двадцатого перейдём в век двадцать первый. Изменилась ли деревенская жизнь? Или стал другим сам автор?

9 августа 2006 года, среда
Шесть часов утра. Дождь с вечера 8-го так хлестал, поливал, что всё гремело, булькало, текло. А сейчас утро. Встал в 5.20: лошадь посмотрел, дал буханку заеденного мышами хлеба. А ноги стали мокры. Ходил в галошах, сапог нет: вчера Тоня полоскать белье надела мои, один сапог худой; а я в ее собственные сунул ногу, а он в сенях, как ведро, полон воды. Сени худые.
Ну, сходил: слазил в подпол за мышеловкой, надо в чулан поставить. Крыса скакнула – слышала, как входил. Почитываю мельком Евгения Носова, сейчас — «Шубу». Нашу бедность описывает. И проходил же сквозь коммунистическую цензуру! Пелагея и Дуняха ещё только приехали в город за шубой. В рассказе. Не дочитав, опять — на кровать. С часок, может быть, усну.
Пил чай. 9 утра. Затопил голландку. Сыро. Котят не видно. Надо мокрые носки сменить. Чудесное необыкновенное впечатление от рассказов мастера слова Носова! А читал я его не всё! Он гораздо лучше, ближе мне, чем Астафьев. Хороший писатель — штучное явление!
Наладил ворота у Скворцовых-Булатовых в огороде. Встретил двух девчонок 16 и 17 лет: одна из Красноярска, другая — из Мурманска, родня Хафизовой Магданьи дальняя. Здесь, в Ермотаево, живут. Четыре дома всего. И всё.
Пойти в лес что ли? Всё забывается, всё исчезает, всё превращается в тлен. И потом — ни во что. Даже память и то исчезает.
Еще один день минул. Прожит ни хорошо, ни плохо. Смотрели с Тоней фотокарточки из Златоуста от Али.
Лошадь в огороде. Пасмурно. Мне почему-то давно кажется, что я многое не успевал сделать и делать. Не берусь, не принимаюсь, а работы: ремонт сарая, ехать в больницу с глазами, резать корову бы, лежат жерди в лесу — вези, течет в чуланах, убрать сено, нет хороших резиновых сапог и т.д. и т.п. Рассыхаются дела с «Белорецким рабочим» и «Бельскими просторами». Но шевелиться все-таки надо!

20 декабря 2006 года, среда.
7 часов — световой день. До 25 декабря самые тяжелые в году дни. Читал вчера «Человек и природа» № 6 за 2000 год. Усталый, но в 4.20 утра очухался, попив корвалол (15 капель) с медом, опять лег. Я сплю 5-6 часов, и эта почти норма. Сейчас чистил двор, замело, не пройти. Вывел лошадь, дал сена, собакам — палёные бычьи уши. Носятся, как жеребцы, кот и кошка.
А сил все равно — кот наплакал. Мягко и чисто на дворе, иди и работай. «Человек, — говорила Мама — Максимова Лидия Яковлевна, — устроен так, что всегда должен работать, не сидеть без дела, должен быть занят». Вот поэтому я не имею телевизор, а газеты и журналы этому телеку замена.
Почему-то я всегда спешу. Иногда рассчитываю время до одной минуты. «Надо уметь жить, не спеша, хотя и «проворачивая» свои дела» — так говорила Мама. Я, оказывается, так мало её понимал, её мысли, душевное состояние, глубину души. Да и вообще, ребята, к вам пишу: всегда «становится» человек, когда его нет.

26 декабря 2006 года, вторник.
Проснулся в 5 часов наверное. Встал в шесть. Затопил голландку, принес дров, еще добавил. Заварил кофе. Отвратительно, гадость! Но пил, куда денешься? Лучше б чай. Освободил большую чашку из-под сала, убрал почки. Дал собаке Актузу мясо, суп. Поставил в голландку варить картоху. Почистил морковь, свеклу. Вчера варили на винегрет. Принес из бани ведро и — за водой, на речку. Шел и думал: такая красота, звезды, небо синее, хрустит снег. И воздух пьешь морозный, целебно-здравый, чистейший. И тогда думаю: в Можайске спустили 130 тонн фекалий, и они попали в реку Москву. И по «Маяку» уверяют: разбавили из других водохранилищ до нормы, не беспокойтесь… А здесь вода в проруби прозрачна, на дне камушки видать, гальку. Ни одно колесо, полоз, ступня не коснулись под ледяным панцирем воды Амбарки. Мы крайние живем к Чернижной горе и хребту Ерматау.
Принес воду. Закрыл трубу, поставил варить мясо, почистил картошку на суп и ту, вчерашнюю, «в мундирах» — на винегрет.
Сегодня, кажется, поедем в Тукан. Да, я забыл, что встав, понес ведро комбикорму лошади, а сначала дал сена (еще до кофе). Теперь одной корове, двум бычкам задай. И всё? Да! Всё!!! А было в 1996 году пять дойных коров. Пять! И я был плох, болел. Стали продавать: на Комарово, в Тукан — Копытову, двух зарезал. И жалел, и не жалел, и досадовал, и болезнь донимала. В 1997 оперировал С.Я. Серегин. Вспоминаю, благодарю.

В 2005-м, 2006-м, 2007 годах Игорь Павлович плотно работает над воспоминаниями. Его «Страницы фронтового дневника» впервые были опубликованы в газете «Белорецкий рабочий».

28 октября 2016 года, пятница.
12 часов 30 минут. Встал рано. Накормил Колю (сына) завтраком, проводил в Белорецк за лекарствами. Сам принял лекарства.
Затопил русскую печь. Обчистил два вилка капусты по 4,5 кг, помыл корытце, наточил тяпку. Стал тяпать капусту, но, но! Сначала нарубил, измельчив морковь, что стояла на столе в тарелке. Я буторил, тяпал, откуда сила взялась. Капуста похрустывала — белая сочная. И печь потрескивала. И было тепло и уютно. И зачем так? Уже много месяцев и лет не бывало такого со мной. И я тяпая, думал: еще жив, пользу приношу. Тяп, тяп… Перекидываю тяпку то в правую, то в левую руку, вылетают кусочки и белеют на полу.
Глянул — чайник вскипел, его на плиту. Теперь, изрубив, приготовил посудину, положил на дно кусочки хлеба, прикрыл листьями, сложил изрубленную капусту. И опять тяпать. Ел «Валидол», нюхал «Пиносол», чувствовал себя почти в еловом лесу, в бору. Как у Кузъелги в 1963 году, когда ходили с девятым классом на Ямантау. И тяпаю опять, а в уме песня на слова Афанасия Фета: «В дымке-невидимке выплыл месяц вешний. Цвет садовый дышит яблоней, черешней».
Как да-а-авно. «Хорошо с любимым в поле затеряться…» Ах, как когда-то красиво пели зигазинские женщины, учителя, жена Козлова Петра Николаевича участника штурма Берлина. Он мне рассказывал: рвы были заполнены трупами солдат и по ним шли танки на штурм Берлина. И что было, что было… И он уже не говорил, а выл. Выл этот плясун из самодеятельного кружка «Зилим».
Да, еще. Рублю капусту и сам всё посматриваю в окошко: не идет ли кто нежданный-негаданный. Потяпаю и жду. И опять мотив той хорошенькой песни (слова Сергея Есенина): «Над окошком месяц. Под окошком ветер. Облетевший тополь серебрист и светел. Дальний плач тальянки, голос…»
Ну, в 95 лет можно и забыть те слова, что в 60-х пели в Тукане на сцене. Вдохновенно, прочувствованно, задушевно песня лилась в душу и застряла у меня. Ах, какие это были голоса! Не поет уже ни Зигаза так, ни в Москве на ТВ.
И нет сейчас рядом ни Али, ни Володи, ни Коли, ни Пети, ни Нади. Всё прошло. Ушло и хорошее, и дурное. И я в пустой квартире, хотя и натопил печь русскую и голландку сухими березовыми дровами. Все равно холодно, будто не топил. А в душе… За окошком ветер, всё бело и строго: и дома, и горы. Ничего не мило, стыло. Но живи! Надо. Пока иди за дощечками в бак на капусту.
Закончил в 4 часа засолку. Сходил в магазин, купил хлеб белый и масло растительное. Надо мыть посуду и полы. Коли еще нет из города, я волнуюсь.
Ветер на душе и в улице. Так сурово, серо, с оттепелями, но это же осень! А у меня в жизни зима: минус 95 градусов, и оттепели никакой не будет. Смогу ли без боли, мук, без страданий одинокости и остервенелости…
И еще лез мотив, Мама пела в Аксаково: «Трансвааль, Трансвааль, страна моя! Ты вся горишь в огне!.. Горюю я по родине и жаль мне край родной…»
Господи! Впервые за многие месяцы я чувствую себя не в пошатке, не в слабине, не в угнетенном состоянии, а работаю с утра. А уж устал-то, устал. Но надо жить!

В этих нескольких записях — весь Игорь Максимов. С его переживаниями и надеждами, увлечениями и работой, каждодневной суетой и философскими размышлениями. Он прожил долгую жизнь и является примером активного плодотворного долголетия. Жить — значит работать.

Письма

Письма Максимова Игоря Павловича

Фронтовые открытки Игоря Павловича Максимова

В одном из писем Максимов делится сокровенным: «Я же сам писал с фронта, и Мать моя, покойница, читала их в магазине. «Яковлевна, читай!», — кричали, просили бабы, как за хлебом стояли. И Мать их читала, 200 писем… И Мама сожгла их, для меня это удар был». В архиве нашей библиотеки хранятся три открытки, присланные с фронта.

1. «На память милым, дорогим, для меня самым дорогим и хорошим людям, отдавшим все за нас, на нас с Колей, дорогим Папе и Маме от сына Игоря. 29 октября 1944» (открытка: цветы, подкова).
2. «На добрую память Папе и Маме от Игоря о пребывании под Австрией. Глубокая ночь. Иду, спать охота. Целую Вас крепко. Игорь. Уже наверно и май настал.
   PS. Принимаю заранее ваши поздравления». (Открытка с видами села). Приписка на открытке «В марте я был в этом селе. Разговаривал с омадьярившимся русским. Куры, утки, варенье, печенье, орехи, не хватало только …… (зачеркнуто)».
3. «На добрую память Папе и Маме, на память об одних из тяжелейших боях под Будапештом, где мы взяли в плен 120 тысяч солдат врага, и 60 с лишним тысяч остались на улицах этого города и северо-восточнее в лесах. Игорь 08.05.1945. Австрия» (На черно-белой открытке Парламент. Будапешт)

Но я не об этом хотел писать, а сказать, что рассказ «Как козёл в охотников стрелял», также как «В магазине» или «Зеленая тетрадь» написан лет 30 назад и его опубликовал Старков Николай П. в своем журнальчике-однодневке «Алиби». Был такой, захлебнулся на втором номере, и всё. Денег у Старкова на издание не оказалось – кишка тонка. Может быть, Вы, опубликуете? Я прочитал вчера «Охотничьи рассказы» Алексея Дементьева, учителя тоже, и таланта не под стать нам, грешным. Великого мастера-пейзажиста рассказы «На току» и «Тайна» («Бельские просторы» № 12 за 2013 год). И стало на душе тепло и мягко, так даже Пришвин не писал. Ну, и я вытянул листок со своим рассказом и суюсь туда же. Если у Вас настроение от чтения повышается, забудете хоть на минутку свои печали, заботы, волнения, — я буду считать: цель достигнута. А о гонораре и думки то нет. Не ими живу, а трудом своим и, что на войне заработал. Мне платят еще и федеральную добавочку. И внукам, и детям – всем помогаю. Иначе цели жизни не будет. С Уважением Максимов.
2-я часть письма
Жить тяжело, точнее – не жить, а доживать, да в добавок в одинокости.. . Дети есть, но что мне мои дети? – дети — искры от сгоревшего костра. Знаете, вот вьются в дыму, режут тьму ночную, исчезают. Так, что хоть и среди людей можно оказаться одиноким. Где они? В Челябинске, в Златоусте, в Ермотании, но не около. А около меня сидеть – не то! У всех свои семьи, заботы, дела, свое время. Так что, Павлыч, сиди и не робщи, терпи, сам лезь в остатки этой своей стариковской жизни. Ше-ве-лись! — пока можешь, видишь, зришь.
Если можно, попрошу Уважаемую Татьяну Михайловну Булавину, чтоб она спросила у Иры Маратовны, когда можно приехать Максимову Игорю Павловичу в глазную больницу подлечить глаза. Там места заняты всегда. Если не Т.М. Булавина, то может быть Татьяна Георгиевна сможет поговорить и сообщить результат, позвонив в администрацию поселка Тукан (у меня никакого телефона нет). Извините, что беспокою с глазами. Кто знает, может быть, еще что-то напишу. Жить надо, шевелиться надо. С уважением И. Максимов.
PS.
Вы даже не представляете, как это можно, и живут, кому за 90. Зельдин, правда, 100 откатал, но это Зельдин, артист. Даже Лев Толстой не выдержал, убежал старый пёс, утек в ночи, аки тать ночной (тать — вор). С возрастом открываются совсем иные, незнакомые стороны жизни, иные вопросы встают, и глаза начинают отказываться видеть то, что было.

Здравствуйте дорогие сестра Лидия Аркадьевна и Игорь Анатольевич!
Не очень, но беспокойство о Вас все равно находит, думаю: как они там без физических трудов и всяких трудовых сельских наших напряжений. Физзарядкой занимаются ли, ходят ли. Я тут мало физработой напрягаю себя, и это — плохо. Обессилел. Часто болею, был несколько раз в больнице; но пол мою, печь топлю; как получается, в магазин хожу за 20 метров от дома. Социального работника не хочу, индивидуален пока. Так живу. Были гости из ТВ и газеты, поздравляли с присвоением мне почетного жителя, а проку – одни волнения, шум, гам ненужные. Жить спокойно лучше. Как Вы? Вдвоем легче. Держитесь, Крепитесь, Уважайте друг друга.. . Терпимее относитесь. Меньше замечаний, ниже требований, больше внимания, а еда есть, тепло ЖКХ дает, так что живите хорошо. Есть в 100 раз хуже, чем мы живут. Терпеть и жить хоть недалеким, но ближним. Никого не виня. Мы последние из тех, что прожили всё в норме!
Поздравляю с Новым 2017! Не рано: он быстро, не оглянешься – и тут, в снегу, с елкой! Счастья Вам в 2017!
Але Привет и близким Вашим, детям сестры твоей Тамары.
PS. Забывчив стал, «рассеян, бестолков», — как говорила Мама. Пишите мне, Лида, хоть коротенько.

Знаете, т. Хорева (я не думаю, что это Вы редактировали так) я мог бы написать 20 таких листов сейчас о слове, о единственном, точном выражении мысли, о недоговоренности, о роли автора-читателя, вернее соавтора-читателя. Но я должен отбивать косу, кошу сейчас огород, парит, у нас дожди, ночью желтые грозы; земляники красно и когда косишь, рубишь ягоды, кеды становятся красными от ягод. Очень некогда сейчас говорить о тонкостях писания и печатания — не это… Сено сейчас важнее всего. Но зато как хорошо видна цена написанному, когда косишь. Это щелкоперов (бездарный и легкомысленный писатель, писака) забава. Песни, диспуты, развлечения сейчас –в сторону. Не только излишни…, они не нужны. Совсем не нужны, если ты творчески косишь, жнешь, мечешь, если ли ты горишь на работе, а не высиживаешь литературное яичко. И хотелось бы, чтобы «яички» эти были незасиженными.
Хорошо жить на земле, с землей слившись, с травами; косить, уставать до 10-го пота, как Левин у Толстого – косить, косить и косить. Меня потянуло. Лежат косы. Зять и внук, сын со снохой ушли на гору за ягодами; хозяйка моя где-то на речке; внучок еще один спит с мамой (отдыхают после обеда). И тихо в дому, а я пишу. Неймется!. Сейчас возьму топор (через минут 30) и начну делать грабли. А пока: знаете ли Вы, т. Хорева, как ходил Андрей Болконский по скошенному полю, когда ждал начала сражения под Бородином (сентябрь 1812 «Война и мир»)? Я помню это, я вижу это, как он наступал в следы косца, прошедшего до этого перед ним с косой.
Он наступал в следы: правая нога впереди, взмах косы вперед налево, коса назад, корпус тела перенесен, наклон вперед, подтягивается левая нога, опять правая нога вперед, взмах вперед… если со стороны смотреть: то правая нога вперед, левая подтягивается – и между этим движением – удар косы. Так ходил Болконский, коротая время и повторяя шаги мужика-косца. Когда я хожу по классу ученикам это рассказываю – все слушают, разинув рот, а я хожу, я живу, я тут артист, я косарь, я все вижу. Я знаю, я там… И только потом подчеркну: а мужик – всё-таки! раньше успел пройти с косой по этому бородинскому полю, потом залитому народной кровью, нашей кровью.
Ах, как жалко этих 20-30 минут, что я пишу и трачу, чтоб передать Вам свое радостное чувство труда. И чтоб Вы все в редакции чувствовали, жили СЛОВОМ, жили своим делом, как я сейчас живу в обнимку с косой. Я хочу, чтобы труд редактора, само редактирование вводило редактора в состояние творческого экстаза, чтобы он ВИДЕЛ то, что редактирует, и жил в этом МИГЕ. Видел ворон, а не ворону, и чтобы потом не получилось… Нет, не туда заехал… Не так скажу, чтобы потом подучилось настоящее воронье гнездо, настоящее произведение искусства.
Теперь я не буду писать до сентября. Изголодаюсь. Освобожусь от шкалов-мыслей. Отдохну, и может быть, осенью опять легко вздохну и что-то напишу. Легко само напишется.
PS. Ведь вороны и сороки шумели – делили места, где вить гнезда. Как квартиры делят в райсовете. И здесь тоже — только места в ольховнике. Я все это наблюдал. И написал, да не кончил рассказ «Сорочий трельяж». Тут как раз победили сороки. Они свили, а вороны улетели. Но я выдумал так, как мне удобно.
Темно. 11 часов вечера. Вот еще о чем думал, когда косил на лугу. Толстой, наверное, все-таки, подолгал, соврал, изображая радость Левина во время кошения, как это он пил брусницу, как косил, как он махал, как руки делали сами собою дело, и он ни о чем не думал. Мне кажется, дворянин, аристократ, помещик, как сам автор (недаром Левин!) в первый раз взявший в руки косу, не может испытать те радостные, светлые чувства, какие испытываешь, обладая опытом. Эти чувства испытывал сам Толстой (Да!) и наградил ими Лёвина – любимого героя; точно так же, скажем, как Грибоедов, являясь умнейшим человеком эпохи, награждает умом и Чацкого, и Фамусова, и Лизу. Это интересно. А? И по героям, выходит, можно узнать, а что за птица сам автор, каков он.
Я очень много косил. Устал. И в эти минуты отдыхаю, и пишу. Извините. Больше не буду до осени Вас беспокоить. А за публикацию спасибо.
Комментарий имя т. Хоревой — Эльза

Сыты будут и внуки, и дети. А их пятеро и все – по городам разлетелись. У теликов, наверное, сидели, мечтали, считали очки, голы, секунды. Только сын со снохой и двумя внучками из Свердловска помогали мне три дня: косили, копнили, потом уехали. А сметал я один. Вот бы что описать: как старик сено метал в олимпиаду.
Приписка сбоку страницы: Я очень спешу, Живу галопом! Пишу много писем. Работаю, читаю.
Жил в лесу. Тишина и покой. И такая душа мирная, небунтующая, под звездами. И паук у костра, и я на земле. Выли волки, А мне это так любо, Так мило, так хорошо. Что я молился и говорил: есть еще уголок, есть девственный; есть всё: и клинтухи-голуби, и змеи, и ягоды, и косули, и я пока здесь. Трудясь, и честно я жил, в поту, в мозолях – руки, горят огнем ладони, огрубели как подметки. Уходил на сенокос – посмотрел открытие олимпиады, пришел – закрытие, и нисколько не жалею, что не видел ни одного прыжка, скачка, рывка, броска – ну их к черту! – лучше бы пахали, сеяли, косили, а не воевали и физкультурничали. А ночью представляю эти миллионы в ресторанах, кафе, на дискотеках – и такая грусть: зачем всё это? Ведь это всё ест хлеб мужика, колхозника. Я понимаю всё мировое начальство олимпиад, её международное значение, катализирующее действие в развитии спорта, а зачем он, этот спорт, эти рекорды? Надо, чтоб и Вы, и я были одинаково сильны и телом, и душой, здоровы все нравственно… У Михаила Шолохова есть слова: важны не рекорды, а здоровье и физическое развитие всех людей (смысл). И вот не употребляют этих его слов, не вкусны тем, кто живет от спорта, кто бездельничает. Это всё – философия мужика, сенокосника – и она конечно, для кого-то несовременна. Я всё это понимаю, а душа, душа неумытая, мужицкая, мозольная не соглашается, да и только! Но я её никак не уговорю! Не окультурю! Дня через 4-5 я поеду к другу. Он обещал меня провезти по «Золотому кольцу», поглядеть Владимир, Муром, их памятники, вдохнуть всё наше русское, освежиться, открыть глаза. Что получится, не знаю. Решиться ли, дикарь покинуть свои места? Я был в Венгрии, Австрии, Румынии, Югославии, в Вене, Софии, Будапеште, а теперь сросся с землей и литературой, с вилами и школьными учебниками. Зачем жил? Что сделал? Знаю только одно: надо честно жить и работать.
Дорогая Алевтина Георгиевна, прочтите. Если — бред, то напишите! Вряд ли удастся мне опубликовать «Зеленую тетрадь», хотя проблема пьянства – нравственная, там поставлена и решается так, как я это понимаю. Там суд, приговор пьянству выносится совестью Гузели, совестью наших детей, порою страдающих от пьянки больше всех. С приветом, глубоким уважением и надеждой И. Максимов. Наброски рукописные прошу вернуть. 4 августа 1980 года. Ба! Уже август! Скоро опять звонок – и моя последняя школьная осень. Это грустно и радостно.
PS. Алевтина Георгиевна! Я никогда ничего не писал для печати. «Зеленая тетрадь» — это первое мое «творение» (баловство), написанное еще в 1974-75 годах для себя. Мелкие рассказы я стал писать позже, вовсе не думая, не ожидая, что могу передать в повествовании увиденное, пережитое мною. Но это все в прочем чепуха. Главное трудиться. И жить незахребетной блохой.
Есть такой поэт Роберт Паль. Он нашенский, кончил педучилище в Белорецке, кончил его и я в 1939 году. Нельзя ли показать эти листки Роберту Палю. Мне из «Ленинца» сказали, что в Башиздате никого не знают, а Роберт Паль там, кажется, работает. Что скажет он? Или мне всё переписать и самому отдельно уж осенью обратиться.
Комментарий к письму: Повесть «Зеленая тетрадь» впервые была напечатана в «Белорецком рабочем» в 2019 году (в трех номерах от 18 июня, 25 июня, 9 июля), уже после смерти писателя. Почти 45 лет рукопись пролежала в столе.

А у балагана солнечные лучики с утра, а с ночи паук вил тенёты (паучья паутина), в свете костра я наблюдал – ох, и работяга! Будто по звездам по небу лазил и спускается в глубины, ко мне. А я на спине у костра, и ночь, и я один. А утором, в сумерках «Кра-ка, ка-кья-кра!» — молодые воронята. «Да подавитесь вы, окаянные», — мелькает в голове. Я еще сплю. Темно. И в сено зарылся, как порося, холодно. Расхаживаются воронята, продрогли. А потом и мать явилась, Это серые вороны, они прилетели к костру, поживиться есть чем.
Дроздов еще нет. Рано еще. Они будут через полмесяца. Летают и садятся дикие голуби — клинтухи. Как связанные. Парочка. Сизо-серые. Парит на ветру коршун. И так все время. Явилась змея – серая гадюка, на бугре. Махнул косой, а она – плоским узлом. Не стал бить. А вчера черную все-таки убил, и зря, не смог побороть в себе суеверного страха: может, укусит, как грести станешь, — дал косовищем по ней. Заблудившийся одичавший бычишка ломает мой балаган, громит. Чашки, банки – все перевернет, раскатает ведра – бандит. Надо написать письма в ближайшие сельсоветы. Кто-то ищет. У нас так хорошо сейчас! Черника поспела, хороша и малина; земляники мы наварили литров 10 варенья; вчера сосед (кандидат наук, простой башкирский мальчишка – а чего достиг!) принес ведро груздей. «Грибы пошли, пахнет живо в оврагах сыростью грибной», – так сказано у Бунина. Прошел дождь, и такой был туман, и такая с утра густая, спокойная грусть – я так люблю именно такие дни.
Хорошо жить! Работать до пота соленого, горячего, когда срываешь фуражку горячую, грязную, и утираешь ей же лицо, стираешь с виска струйку пота. Приятно это чувство, что живешь не зря, не ешь чей-то, кем-то сработанный кусок.
А около балагана проехал Аксан. А у Аксана здоровенный кобель с разодранной и вывороченный ноздрей – след схватки. Этот пес – Актырнак – раскопал завал мой в камнях на речке и уволок 3-х литровую банку мяса. Как смог? Разбойник. Жена прислала мне еще 2-х литровую банку, и ту стащил. Я не сержусь. Я теперь привязываю мясо за макушку тонкой березки, отпускаю её, и она разгибается, поднимает мешок с солониной. Пес с носом, чует, а не возьмет.
Сегодня я отдыхаю. Решил хоть день ничего не делать и, наверное, сейчас брошу письмо, и пойдем в лес с женой по грибы. Но мне предстоит еще и поездка до 1 сентября. Такая что и говорить не буду пока. Что-то еще получиться из этого. Как сон!
Спасибо Вам большое за публикацию «Птицы». Сам виноват в недочетах. Сам, и никто! Что редактор оставил конец так, как было, от этого рассказ стал лучше; во 2-ом варианте хуже. Я это сразу заметил. Спасибо за такое чутье, чувство ткани рассказа.
Дорогая Елена Петровна, Вы, пожалуйста, не сомневайтесь, а отсылайте обратно тексты, возвращайте мне то, что не понравилось; меня надо учить этим; это обязательно и необходимо понять каждому пишущему. Будьте, пожалуйста, требовательны, подчеркните и потребуйте исправить, переделать, доработать, ведь только так и можно расти и что-то достигнуть. А деньги и звук – пустяки. Да, не знал я, что так хорошо и счастливо буду писать Вам. Как получилось, и самому не вериться. И все это благодаря Вам. В «Пушкинских горах» у Вас все-таки в сокращении действовали и Марфа и Иван. Это тяжелая, в общем-то, история жизни зигановских колхозников в годы войны. Тех самых, из той Зигановки, о которой Вы писали в статье «И на дядьнов…» (не разборчиво), мне так помниться. В «Пушкинских горах» постарайтесь, пожалуйста, в своем присутствии дать. Это моя радость, этот рассказ. Я слезы глотал, как писал его. Когда читал полные любви письма к матери-жалельщице. Я же сам писал с фронта, и Мать моя, покойница, читала их в магазине. «Яковлевна, читай», — кричали, просили бабы, как за хлебом стояли. И Мать их читала, 200 писем… И Мама сожгла их, для меня это удар был.
До свидания. Я так доволен, что пишу Вам, что Вы печатаете.
Скоро, кажется, я буду жить лучше, не потому, что уйду на пенсию, а потому, что, наверное, изменится мой взгляд на эту зеленую поляну, на эти березы в моем саду, на все – я пойму еще лучше и глубже, что живу только раз и жить надо творчески, активно, все больше и больше отдавать себя людям, трудиться не покладая рук. Я почти не выношу безделья. Пока. Спешу. Всего Вам доброго, счастья Вашему сынку и мужу!

Кто знает – извините тогда, но пусть тогда кто-то даст адрес Зыкова или деятельного однополчанина из 3-го дивизиона и еще бы лучше из батареи Дьяченко. Есть такие? Живые? Кто они? Где? Отзовитесь. Спешу. Жду. И немного болею. И к черту гоню свои боли и всякие немочи — жить надо, а это всё мять под себя. Поэтому по всему – огонь! С приветом Бывший командир огневого взвода 51 гвардейского минометного полка Максимов. В сентябре 1984 исполняется ровно 45 лет моей педагогической работы и службы в Армии. А больше я нигде и не был как на работе да в Армии.
PS. На пару минут
У нас тут такая зелень, такая светлая и чистая, и обмытая, какая бывает только на ВДНХ или где-нибудь в крымских местах после дождя в солнце. Но там она утомлена: обглядена, ощупана глазами, а тут вольная, чистая, нетронутая. Земляникой уже начинают пахнуть целые поляны, запахи сваливаются как туман с горы; во всю цветет рябина, скоро вступят липняки – и тогда, и тогда запах меда зальет все овраги, овражки, липовые лога — и только на горе – где еще чище и прозрачнее – сильнее и чище станет смолевой дух. Тут хорошо. Едешь верхом на лошади по речке прям по воде, и видны каждая полоска, трещинка на копытах у моей Майки. Еще не загажены эти верхние речки-ключи с хариусами и пеструшками, ленивыми налимами. Но все меньше их пеструшечьих проток и ключей. Я уже давно не видел пеструшки в Амбарке. Дрогнули башкирские урманы с бортями в вековых соснах, повалились – косят их сейчас, а не пилят, не рубят — и странное дело (ИДИОТИЗМ!) еще встречаются в газетах заметки, успокаивающие нас: мол много руби, пили, вали. Пилим столько %, а прирост на столько- то % больше. А на местах пустыня – точно от тунгусских метеоритов. Но малины на вырубках в урожай – красно. И ягод. Но от этого нисколько не веселее. Это я Вам «карточку» для забавы нарисовал. Некогда. Уже начали косить. Беру косу в руки и я. Теперь на целый месяц в лес, к медведям и глухарям, где по ночам будет ухать филин и орать истошный дикий козел. Пока жду ответ.

Письма к Максимову Игорю Павловичу

Два огорчения у меня, связанных с публикацией. Первое – что я плохо о Вас написала. Побоялась наврать, поэтому получилось очень скупо. И еще нехорошо, что назвала Вас «очень интересным человеком», как будто генерал рядовому медальку повесил. В полосе я это вычеркнула, но корректора не обратили внимания. Простите же мне эту неловкость. Второе огорчение связано с «Белой травой». У Вас есть фраза: «Теперь же, когда я стал старик…». Стерегла её до конца, и все-таки кто-то опошлил, сделал «стал стариком». То ли дежурный в последний момент «улучшил», то ли корректура вмешалась… Вот Вам лишнее доказательство, как мы перестали чувствовать язык. Обидно. Конечно, я покривила душой, написав о том, что мы с Вами «переписываемся». То есть я выдала желаемое за действительное. Письмам Вашим радуюсь, а самой писать не получается. Подлая наша работа отучает. Писать хорошо, когда душа свободная, а мы зажаты. Вечная гонка, пишем не потому, что хочется, а потому, что – надо. Я фиолетовой завистью завидую Вам, Игорь Павлович, Вашей духовной свободе. Наверное, это и есть талант. Но я не буду углубляться, тема большая. Лучше напишу о том, что вы прислали. Рассказ «Заявление» не возвращаю потому, что он мне нравится. Месяца через два попробую его напечатать. «Шарафея и Лёньку» я читала (в «Ленинце»?) и высокого мнения об этом рассказе, как обо всем, что Вы пишите в прозе. В публицистике Вы слабее. У Вас дар не аналитический, а художественный, синтетический. И слово «боги» (сейчас Бога пишут с большой буквы), Вы, заметили? Но я не могу к этому привыкнуть. Я понимаю – верующие, под пером безбожников это кажется фальшивым. Согласна со многим, что Вы написали и о преподавании литературы, и о Матросове-Шакирьяне. Но это всё не статьи для газеты – слишком пространно. Тут вообще есть о чем поговорить, и если Вы на самом деле приедете, обсудим. Привет Вам от И. Гальперина. Это мой муж. Во взглядах на Ваше творчество мы сходимся. (Иосиф Давидович Гальперин (23 февраля 1950, Чкалов) — российский поэт, писатель, журналист. Член Союза писателей Республики Башкортостан. Лауреат национальной литературной премии «Писатель года» за 2015 год. В настоящее время живет в Москве) Игорь Павлович, я не понимаю одного: почему у Вас до сих пор нет книжки. Вы хоть что-нибудь предпринимаете? Не надо относиться к этому как к любительству. Своим неучастием Вы снижаете общий уровень русской литературы. Всё очень серьезно. С искренним уважением Л. ……. 10.10. 198… (9)

Немного о себе
На пенсии, инвалид 2 группы (перенес инфаркт) и всякая мелочь, я её не перечисляю, да и неудобно хныкать.
Семья: жена Мария, сын Сергей, дочь Наташа, внуки Ксения. Настя, Женя, Правнуки Андрюша, Варя. Все обеспечены, определены. В хозяйстве садовый участок, гараж, квартира.
Моя трудовая жизнь. Девятнадцать лет учительская работа в Зигазе. Был я там и швец, и жнец, и на дуде игрец: Пионервожатым был, учителем рисования и черчения, учителем физкультуры, преподавателем химии, учителем немецкого языка, заместителем директора во воспитательной работе, директором школы.
В Белорецке с 1970 по 1991 работа в органах МВД ОБХСС. Всё! Игорь Павлович!
Сейчас свободен, живу, вспоминаю…
Не судите строго за мой стиль.
18 марта 2015 год»

Не могу поверить – понять, неужели вся радость общения с землей кончилась: полив, всякие посадки. Потом уж: луна светит, идем домой из сада (очень близко — 30 минут — и дома). Цветов несу охапку, разбирать нет сил, ставлю в ведро до утра. Ведро виктории ели как картошку — сколько влезет. А сейчас бидон ягод – 700 рублей, как и всё из сада.
… Весной заходила в сад, остатки цветов еще не отмерли, особенно много тюльпанов. Собрала букет. Вспоминаю, как много было дома цветов. Частный сектор сокращается, на базарчике мало чего, цветов нет, всё привозят на авто. Окраина, собираю лютики, разные цветы. Как-то добыла букет сирени, подали частники. Деньги не берут, а просить стесняюсь. Игорь, очень понимаю твою душу. Счастье, что ты почти всю жизнь прожил в одном месте, можешь зайти в родной дом… поле, лес, река. Вспоминаю деревенский дом наш, детство – это психотерапия, когда надо уснуть или снизить давление. Какая была жажда жизни и ожидания счастья в молодости. Помню отдельные моменты: рассвет, закат, река. Вечер, все дела сделаны, и наступает прохлада… блаженство.
Игорь, а дневники твои ценны, завещай хоть детям, кто понимает. Але, вроде она пробуждается к этому.
Писала с утра, и так ужасно накарябала, не писала писем уже много лет. А как пишут врачи! Порой просто – изобретатели, шифровальщики – сплошь буквами или еще какой выверт. Я читаю много под руководством и совету Игоря, он с интернета приносит статьи. Политикой не интересуюсь. Читаю «Науку и жизнь» за 1988-93 годы: объяснение ошибок в революции 1905 и 1917 годов, внутренняя политика Ленина и Сталина, как Гитлер хотел решить еврейский вопрос. Я почему-то многое читаю впервые. Интересно.
Выписываем и читаем «АиФ». Я полностью, и кроссворд очень люблю. Оставляю его на трудный день – поуспокоиться. Выписываю ЗОЖ – не ради лечения. Там много статеек для души: воспоминания сверстников, страницы о животных, стихи печатают очень хорошие, удивляют народные таланты. Вот и ты тоже самородок, как хорошо пишешь. Очень желаю тебе, Игорь, успехов в издании книг. Если будет возможность, пошли и нам. Не знали, что у нас в городе был, знакомый тебе, Герой России Плотников Д.П. Даже не знала, что у нас выпускается «Ижевский рабочий», надо хоть на лотке купить.
Летом цвело на балконе много гераней, и сейчас еще (хотя декабрь) цветут разные и с бутонами есть. Мне Сережа предлагал семена фиалок, которые он сам выводит, но я приросла к гераням. Цветут постоянно, а какие расцветки. Мне всё чего-то хочется и простого времени нет. А ведь есть люди – всё на лавочке сидят, обсудят кого, и день кончился.
Конечно, я не ударяюсь в посту, только помимо воли, иногда, пойдет цепочка мыслей. Плакать почти не умею, не получается, а внутри – камень. Надо радовать себя любимым делом, у меня чтение и вязание. Но столько и домашних дел, стараюсь не запускать их, говорю: любимое дело после обязательного. А так тянет перешагнуть к интересному.
А, о терпении верно… все взрослые, время ушло. Игорю (сыну) скоро 48. Сначала надо похвалить, проявить доверие, уважение, и потом подъехать с советом. А с ходу, честно, не проходит.
Игорь, большое спасибо за добрые слова, за советы, за твое письмо. Большой привет всем. Лидия.

История одной Судьбы. И. П. Максимов. 2021 год.

https://ok.ru/video/2531512158903

С «Катюшами» по Европе. Максимов Игорь Павлович. 2015 год

https://ok.ru/video/1711874116279